Так вот сидели мы прямо у сцены: я и моя одежда — спутница с пером. Она не курила, берегла жизнь, но ей хотелось выглядеть вызывающе. Поэтому то таскала на голове гнездо, то блестками рисовала себе усы. Однажды повесила посреди лба каплю глазного яблока. Буквально: огромная капля из стекла, в которой был глаз, а вместо зрачка — яблоко. Я тогда вздернул бровь и закатил глаза. Потом подумал: «дурочка», и простил ей все.

Свет погас. Официант упал, поднос его рухнул, он выругался, и представление началось. Сначала все было очень спокойно, вышли девочки в балетных пачках. Затем по нарастающей все становилось более и более трагичным. Девчушки зачем-то танцевали невпопад под увертюру оркестра. Все было неотрепетировано, посему девки плясали печально, а увертюра радостно грохотала. Потом резко какофонично врезался звук электрических барабанов. Я подумал, что шум Заткнися Ужеся сейчас бы торжествовал, ведь он мог бы на законных основаниях попросить прекратить сей кошмар, и в то же время насладиться дисбалансом. Но квартирный шум остался по месту моей прописки, а вот реальность перформанса испытывала мои уши. Затем дамы, которые, по всей видимости, занимались балетом факультативно и в младших классах, откланялись. К моему удивлению, на сцене появилась огромная корова, а за ней, в костюме пастуха, молодой парень. Он держал в руках огромный золотистый колосок и печально смотрел в зал.

—  Ах, революция! — по-женски распевал он. — За что ты так беспощадно смешала пастуха и фортепиано. Чу!

Публика затаилась.

—  Чу! — завывал пастушок. — Чу, как по рельсам гремит поездок! Куда он мчит? Это тот самый поездок, что увез Сергея Васильевича Рахманинова в Швецию!

В этот момент хлопнуло что-то за кулисами, и появился тонкий высокий человек во фраке, за ним выкатили на колесиках мини-пианино. Я бы назвал его пони- пиано. Зал аккуратно зааплодировал. Я напрягся, пытаясь уловить смысл не только происходящего на сцене, но и понимающих кивков зрителей.

—  Я буду играть на фортепиано, а вы слушайте, — томным голосом произнес тонкий.

Моя спутница поерзала немного на стуле, по детским положила руки на коленки и прищурилась, выражая свою полную заинтересованность происходящим. Я покосился на нее и подумал, что быть дурой в ее случае удобное амплуа: выгодно при любом раскладе, а спроса с поведения нет, только умиление.

На сцене абсурд почковался. Томный пианист ударил головой в пони-пиано, звук разрезал уши присутствующих и эхом направился блуждать по черепной коробке. Я стойко старался выглядеть спокойно и уверенно. Пастух задумчиво поглаживал колоском свои юные щеки, а корова мычала. Затем животина подалась вперед, оступилась и рухнула в оркестровую яму. Пианист на сцене продолжал мучать клавиши своим лбом, а музыканты разбегались с матом на устах. Зрители же в восторге демонстрировали овации.

Я встал. Меня расстроило все, но больше всего тот факт, что представление было очень коротким. Моя подруга сняла гнездо со своей головы и швырнула пианисту под ноги.

—    Храните его, маэстро! — крикнула она.

Тонкий улыбнулся и подхватил подарок с пола. Пастушок присел в реверансе, и оба исчезли за кулисами. Дали свет и фоновую музыку. Пьяный официант наклонился

ко мне.

—    Что пьете? — спросил он, заплетаясь.

—    Компот из молока гватемальского хорхе, — решил я сострить.

—  Понятно, — совершенно спокойно кивнул гарсон и налил мне в стакан водки щедро.

Моей подруге налили шампанского. Я заплатил, и официант удалился.

—    Гватемальский хорхе? — спросила спутница.

—  Мне кажется, это соответствует абсурдному представлению на сцене, — и я махом глотнул водки.

—    Почему каждый раз ты плюешься цинизмом и скепсисом?

—   Потому что я постоянно оказываюсь в том самом месте, где мне приходится демонстрировать свою объективность.

—  А по-моему, все очень взаимосвязанно прошло, — улыбнувшись, она оглядывалась по сторонам. — И Рахманинов, и революция, и современное искусство — все так переплелось.

—  Тебе не кажется, что все это выглядело одной сплошной импровизацией? Одна корова чего стоила? И потом, слишком уж коротким получилось представление.

Словно услышав мои слова, надо мной нависла слюнявая морда коровы, которая все это время спокойно разгуливала между столиками. Окружающие воспринимали ее как естественный атрибут.

—  Вот видишь? Какая красивая корова, — улыбнулась подруга, — участвует в нашем разговоре. А что касается длительности перформанса на сцене — не забывай, сегодня век современных технологий. Никого не удивишь длинным шекспировским Гамлетом. Благо, сегодня все быстро начинается, заканчивается и продолжается, как эта корова в массы. Она идет, задевает столы, угощается с тарелок и существует вне театра. Понимаешь? Сегодня нет деления между сценой и зрителем — полное проникновение.

—    Пошлятина, — и я закурил.

Корова чавкала чем-то прямо над моим правым плечом. Я с отвращением посмотрел на слюнявый свой пиджак и попытался отодвинуть животное.

—  Не трогать рогатый скот! — услышал я надрывный голос. — Я сказал: не трогать крупный рогатый скот! Это собственность театра и часть представления!

К нам бежал кудрявый коротконогий мужичок. Я улыбнулся, а моя подруга сделала вид, что его не существует.

—  Уважаемый, вы забыли, что оплачивали вход с указанием личных данных? — запыхавшись, выкрикивал он. — Не стоит забывать, что мы все про вас знаем, так что корову оставьте в покое, от греха...

—    Когда Гренландия пыхтела, я в рог коровий протрубил. — я дымил сигаретой.

Моя подруга по-лисьи улыбнулась.

—   Рог коровий? — вскипал коротконогий. — То есть вы сейчас о корове в дроблении говорите? Пошлый водкохлеб! Штраф!

Он так визжал, что у меня потрескалось сознание. Потушив сигарету, стараясь отстраниться от крика гадкого горлодера, я надел пиджак и кинул несколько купюр на стол.

—  Купи себе закуски, а то от шампанского можешь ассимилировать в этом бреду, — сказал я спутнице.

—    Ты куда?

—    Пойду мизантропировать.

Подруга кивнула, а орущий во имя коровы пообещал снять с меня штраф посредством каких-то банковских манипуляций. Я стремительно направился к выходу, зеленый свет помещения остался внутри, а я стоял на мокрой черной улице. Решил, что пешком отправлюсь в свою квартиру, где спокойно расстанусь с сегодняшней клоакой идиотизма.